1. Запѣвъ, стоящій въ ближайшемъ отношеніи съ запѣвомъ Слова, о полку Игоревѣ котораго нѣтъ въ «Писаніи Софонія». Въ запѣвѣ упоминаются «иные словеса» «нынѣшнія повѣсти» повѣданіе «по дѣломъ и по былинамъ первыя времена «мысль» т. е. тѣ самыя выраженія, которыя читаются и въ запѣвѣ «Слова».

2. Вставки въ самое повѣствованіе, коп сходны съ выраженіями «Слова», но которыхъ также нѣтъ въ писаніи Софонія: « И наполнися ратнаго духа», «а воеводы у насъ уставлены, а дружина свѣдана»; гнѣздо есмя были великаго князя Владиміра Кіевслаго, не въ обидѣ есмы были по роженію ни ястребу, ни кречету, ни черному ворону, трава кровью пролита бысть, а древеса тугою къ землѣ преклонишася. Жена Микулина... рано плакашеся у Москвы.

3. Наибольшее тяготѣніе къ буквѣ «Слова», чѣмъ въ Писаніп Софонія.

Въ Писаніи:

Уже бо стукъ стучить и громъ гремить рано передъ зорею.

Лучши бы есмя сами на свои

мечи наверглися, нежели намъ отъ
поганыхъ положенымъ быть.

Въ Словѣ:

Что шумить и что гремить ра

но передъ зорями.

Лудчи бы намъ потятымъ быть,

нежели полоненымъ отъ поганыхъ

Татаръ.

4. Болѣе стройное и логическое расположеніе частей. Скрыпъ телѣгъ здѣсь предшествуетъ появленію враговъ. Сраженіе описано болѣе послѣдовательно.

Предполагать, что была еще какая-то не извѣстная пространная поэма Софонія, по отношенію къ которой дошедшее до насъ его Писаніе есть лишь сокращеніе, и которая въ свою очередь служила источникомъ для Слова о Димитрів, не представляется, говоримъ, достаточныхъ основаній. Выраженіе автора этого послѣдняго произведенія «азъ же помяну Рязанца Софонія и восхвалю» сколько указываетъ на то, что онъ пользовался имъ как какъ своимъ источникомъ, столько и на то, что авторъ хочетъ быть ь при этомъ самостоятельнымъ и восполнить похвалу, написанную Софоніемъ.

Повести о Донскомъ бою весьма разнообразны и существують въ весьма значительномъ количествѣ списковъ. Онѣ носятъ разныя заглавія, но существенное ихъ содержаніе одно и тоже. Главными фактами служать: походъ Мамая, измѣнническій замыселъ Олега Рязанскаго и Ольгерда Литовскаго, приготовленіе къ войнѣ Дмитрія Ивановича - это первая часть. За тѣмъ описывается станъ въ Коломнѣ, переходъ чрезъ Донъ и канунъ битвы - это вторая часть. Въ третьей - изображаются движенія противныхъ становъ раннимъ утромъ, самый бой и послѣдующія за тѣмъ обстоятельства. Всѣ эти факты также украшены витійствомъ, весьма близкимъ къ «Слову». Наибольшая часть поэтическихъ выраженій и оборотовъ, по видимому, привнесены сюда изъ «Писанія Софонія» и «Слова о Димитріѣ»; но встрѣчаются и такіе, которыхъ нѣтъ въ этихъ памятникахъ и которые могли попасть сюда прямо изъ «Слова». Книжники знакомые съ симъ послѣднимъ восполняли эти повѣсти такими или другими поэтическими оборотами «Слова», видоизмѣняя и располагая ихъ по силѣ своего разумѣнія.

Подобныя подражанія и заимствованія указываютъ лишь на то, какъ долго «Слово» не переставало быть извѣстнымъ на Сѣверѣ Россіи и увлекать книжниковъ красотами своихъ выраженій и оборо

товъ.

Достойно вниманія, что наибольшая часть дошедшихъ до насъ Задонщинъ Новгородскаго происхожденія. Нельзя не замѣтить, что когда Татарское иго было свергнуто и завершилось собираніе Руси, когда для всѣхъ стало ясно громадное значеніе жизни Куликовской битвы, разныя области не принимавшія въ ней участія, какбы чувствуя зазоръ, спѣшатъ засвидѣтельствовать письменно, что были чужды этому великому дѣлу: сперва является Тверское сказаніе о мнимомъ участіи Тверичей, а потомъ создается и цѣлое Новгородское повѣствованіе въ томъ же направленіи. Въ «Писаніи Софонія» Новгородцы стоятъ у св. Софіи «аркучи такову жалобу: уже намъ, брате, къ Великому князю Дмитрію Ивановичу на пособь не поспѣти». Но эта жалоба въ «Словѣ» о Димитріѣ превращена уже въ дѣятельное соучастіе: «и какъ слово изговариваютъ, уже аки орли

слетѣшась, то ти были не орлы слетѣшася: выѣхали посадники изъ Великаго Новгорода 7,000 войска къ Великому князю Дмитрію Ивановичу». За дальнѣйшими распространеніями дѣло не стало. Въ одномъ изъ повѣданій уже передавалось, какъ Новгородцы порѣшили «побѣдный вѣнецъ пріяти съ вѣрными Русскими людми Московскія земли и пострадати во единомъ мѣстѣ Христова ради имени» и двинули «избраннаго войска 40,000 1. Новгородъ, какъ просвѣщенный центръ глубже другихъ областей оцѣнивалъ значеніе Куликовской побѣды и потому усиленно стремился хотя нравственно выразить свое соучастіе въ этомъ великомъ подвигѣ.

Ограничившись этими общими замѣчаніями о происхожденіи и типахъ Задонщинъ, перейдемъ къ разсмотрѣнію того, какъ отразилось въ нихъ «Слово». Лось

Въ запѣвѣ пространной поэмы (т. е. въ Словѣ о Димитрів) удержано обращеніе къ братіи. Но если въ Словѣ о полку Игоря, это обращеніе живое, направленное къ наличной средѣ, къ дружинникамъ, то здѣсь въ Задонщинахъ — это не болѣе, какъ литературный оборотъ, взятый на прокатъ и потерявшій свой изначальный смыслъ. За тѣмъ какъ самъ Боянъ утратилъ здѣсь свой исторический обликъ, такъ и его «старыя словеса» лишились своего опредѣленнаго эпическаго значенія. Слава «Боянова» еще доносится до насъ въ «Писаніц Софонья, но для него Боянъ не больше какъ Кіевскій «гораздый и самое имя его под цыи гудецъ и его подъ перомъ его го или его пе перепищика превратилсь въ Гобояна: восхвалимъ, говоритъ онъ вѣщаю Гобояна, въ Кіевѣ гораздо гудца». Но въ дальнѣйшей подражательной поэмѣ въ «Словѣ о Димитріѣ Боянъ слышится лишь въ самыхъ смутныхъ воспоминаніяхъ и личное его имя превращается въ «боярина, «Помянемъ, читаемъ здѣсь, вѣщаннаго боярина, гораздо гудца въ Кіевѣ». Въ одной изъ позднѣйшихъ повѣстей о битвѣ съ Мамаемъ, «Боянъ» также прозвучалъ еще, но уже съ именемъ Урана 3): Се повѣдай. Уранькако, случися брань... читалось въ спискѣ Тимковскаго.

1 О Донскомъ побоищѣ, 11, 11. Мельгунова, стр. 26.

* Если только это не описка писца; быть можетъ слѣдовало читать: Ce повѣдаю брань.

Одна лишь черта изъ характиристикѣ Бояновой въ «Словѣ» удержана въ разсматриваемыхъ памятникахъ: это именно изображе ніе его какъ гудца. Той ба вѣщей Боянъ, читаемъ въ писаніи Софонія, воскладая свои златыя персты, на живыя струны, пояше славу русскымъ княземъ». Или «тотъ бояринъ, какъ въ Словѣ о Димитрів, вскладаше свой персты на живыя струны, пояше русскимъ княземъ славу».

Упоминанія со старыхъ словесахь», наиболѣе выдержаны въ Словѣ о Димитріѣ; здѣсь читаемъ: Лудчи бо намъ брате начати повѣдати иными словесы отъ похвальныхъ сихъ и о нынѣшныхъ повѣстяхь похвалу великаго князя.... Начаша ти повѣдати по дѣломъ и по былинамъ... Для автора, читавшаго Слово о полку Игоревѣ «старыя словеса», очевидно, были нѣмыми, ничего неговорящими звуками: это были просто «иныя какія то словеса», которыя не отвѣчали «повѣданію по дѣломъ и по былинамъ; въ Писаній же Софонія объ этихъ» словесахъ упомянуто еще болѣе глухо, гдѣ названы онѣ «гуслѣнными буйными словесами».

Но еще сильнѣе сказалось неразуміе автора пространной поэмы о Димитріѣ въ передачѣ выраженій «Слова» что «Боянъ растекался мыслію по древу, сѣрымъ волкомъ по землѣ».

Онъ измѣнивъ это такъ: не проразимся мыслію, но землями, помянемъ первыхъ лѣтъ времена. Такое разумѣніе смысла оригинала можно объяснить или тѣмъ, что авторъ не могъ его разобрать и внесъ Фразы, какія прочиталъ, не заботясь объ ихъ смыслѣ, или же тѣмъ, что ихъ онѣ были обезсмыслены уже въ XV—XVI в. переписчиками.

Но какъ бы не старались оправдать такое грубое измѣненіе смысла, далѣе мы видимъ, что и «первыя времена», «Слова» авторы поэмъ о Димитріѣ понимали не лучше, чѣмъ «старыя словеса»

Въ силу своего неразумія Софонія заставилъ Бояна пѣть перво" му князю Рюрику, Игорю Рюриковичу и Святославу Ярославичу и Ярославу Володимеровичу; а подражатель Софоніи, авторъ простран

ов

Со

-490

Св

ной поэмы о Димитріѣ заставилъ своего боярина пѣть: первому княэю Кіевскому Игорю Бяриковичу и великому князю Владиміру Всеславьевичу Кіевскому и великому князю Ярославу Володиміровичу. Такъ поняли они выраженіе «Слова» что «Боянъ» помняшеть усобицы первыхъ временъ.

Но что еще болѣе указываетъ скудость поциманія авторами Задонщинъ эпическихъ мѣстъ Слова, такъ это воззваніе къ Бояну: прочитавъ ихъ въ оригиналѣ Софонія не выкинулъ ихъ въ своемъ твореніи, но чуждый живаго представленія Бояна, онъ замѣнилъ обраще00% ніе къ Бояну обращеніемъ къ жаворонку: «Жаваронкъ птица, въ красныя дни утѣха! пой славу великому князю Дмитрію Ивановичу и брату его Володиміру Андреевичу». Тоже повторилъ и подражатель Софоніи авторъ, Слова о Димитріѣ. Тотъ и другой удержали при этомъ и выраженіе: лѣтая умомъ подъ облаки. Софонія передѣлалъ это мѣсто такъ: «взыди подъ синій облакы» а продолжатель его; взлети подъ синіе небеса (въ Словѣ о Димитрій).

370

10

Стихъ: «не буря соколы занесе чрезъ поля широкая» въ краткой поэмѣ замѣненъ такъ: «они бо взнялисяа какъ соколы со земли русскія на поля Половетцкія; въ пространной же превращенъ въ вопросительную форму:» - ци буря соколы снесетъ изъ земли залесскія въ поле Полотское. «Достойно замѣчанія, что подражительность доходить до того, что поле Куликово называется полемъ Половецкимъ».

званъ

Наконецъ удержано и второе воззваніе къ Бояну. Боянъ не наздѣсь но эпитетъ «славія» удержанъ въ той и другой поєм'ї •славій птица» читаемъ въ Писаній Софонія, что бы еси выщекотала сіи для брата. Или какъ въ словѣ о Димитріѣ: о, соловей лѣтная птица, что бы ты, соловей, пощекоталъ славу великому князю Дмитрію Ивановичу!

Такъ-то образъ Бояна и его старыхъ словесъ, образъ столь живый и опредѣленный, столь высокій и поэтическій — для Кіевской дружинной Руси, помрачился въ Заокской Сѣверной Руси и исказился подъ тростію авторовъ Задонщинъ. Такъ-то тяготѣли они къ Кіевскому литературному преданію, раболепно ему подражая, но его не понимая!